«В операционной как на передовой - выстоять можно только всем вместе». Донецкий хирург Сергей Рудской рассказал о специфике своей работы
– Сергей, вы только-только провели операцию. Как все прошло, насколько сложный был пациент?
– Сегодня я ассистировал. У пациента минно-взрывная травма, не хватает кости в руке. Поэтому сначала мы пришили конечность к животу, в кость вставили так называемый цемент, подождали, пока на него нарастут мягкие ткани и сегодня пересадили ему кость из ноги в руку.
– Мы наблюдали за ходом операции. Такое ощущение, что вы – врачи друг друга понимаете без слов. Как прийти к этому уровню командной работы?
– Врач – никто без своей команды. Санитарки, медсестры, анестезиологи и многие другие. Мы работаем как единый механизм, как часы. Обидно, что недооценивают анестезиологов, хотя именно они спасают жизни. Если у пациента остановка сердца, он первым начинает его запускать. В больнице, где нет анестезиологов, ни один хирург работать не сможет. Вот вы пришли брать интервью у Сережи, который спасает конечности, но на самом деле я не один пришиваю руку, участвует множество медиков.
– Поразительно, насколько в медицине все взаимосвязано. Мы знаем, что вы беретесь за очень серьезные ранения. В феврале вы по частям собрали руку дончанке после обстрела в Петровском районе. Какую операцию вы не забудете никогда?
– Все операции значимые. Но из последних, был пациент, которого ранило на производстве. Прилетел снаряд, и мужчине полностью оторвало руку, она висела практически на коже. Этому пациенту мы выполнили стабилизацию аппаратом внешней фиксации, зафиксировали кости, чтобы они были сопоставлены и начали срастаться, пока мы проводим лечение.
– Как долго длилась такая операция?
– Любая органосохраняющая операция длится от четырех часов и до 30. Все зависит от сложностей, технических возможностей, состояния пациента.
– Вы такие операции уже делаете на автомате?
– Не совсем. Когда происходят огнестрельные, минно-взрывные ранения, осколок, пролетая сквозь тело вырывает все вокруг. Тогда для восстановления нужно проявить творчество. Врачам нужно сделать все, для того чтобы не нарушились функции организма. Иногда, мы одну артерию переключаем в другую, смотрим, как это все в обход пойдет в кровоток. Вариантов развития событий много. Бывает, сшили, сделали все хорошо, а рука не питается, не гнется. Тогда переделываем, ищем причину. У меня бывали ситуации, когда мы пять раз перешивали артерию.
– А на выезде работаете? В горячих точках?
– Я врач гражданский, но по долгу службы оказываю помощь не только раненым гражданским, но и раненым военнослужащим, как и любой другой врач. Но помимо травматологического центра, работаю в санавиации: выезжаю по республике в места, где нет травматолога. Таких больниц очень много.
– Считается, военные врачи умеют работать в любых условиях, используют то, что есть под рукой. Приходилось оперировать в полевых условиях? Как это было?
– В наших реалиях бывает и такое. Когда мы выезжаем в отдаленные города и поселки, там зачастую нет ничего для помощи травматологическому пациенту. Все, что мы с собой взяли, то и используем. Зачастую этого не хватает. Тут приходится фантазировать, делать все, чтобы жизнь спасти.
– Война делит людей на своих и чужих. Приходилось оказывать помощь украинским солдатам?
– Да. С самого начала СВО в травматологию привозили и военнопленных. У нас целое отделение для них было выделено.
– Клятва Гиппократа обязывает, но, когда вы понимаете, что, возможно, из-за этого человека гибнут мирные люди, какие чувства у вас возникают?
– Я могу прийти домой и рассказать, какой он плохой человек, как я его ненавижу, но в тот момент, когда человек в беспомощном состоянии лежит передо мною, он для меня такой же пациент, как и остальные. Кем бы он ни был, какие бы преступления не совершил. Я понимаю, что возможно, ракета, выпущенная конкретно этим человеком, убила моего какого-то знакомого, но за операционным столом нет места эмоциям.
– Говорят, медики со временем становятся циниками.
– Я всегда переживаю за пациента. Понятно, что когда человек приезжает без руки, а вы ему руку пришиваете, нужно морально быть готовым, что все может пойти не по плану. Но для меня важен каждый мой пациент.
– В работе хирурга есть место волнению?
– Едва переступаешь порог операционного блока, ты должен отбросить все лишнее. Человек на операционном столе абсолютно не виноват, что у тебя проблемы в жизни, болит зуб, или ты поссорился с женой. Человек надеется, что ты пришел его лечить в добром здравии и хорошем настроении, и ты сделаешь все возможное для пациента. Наше время расписано, к сожалению, по минутам, и наша жизнь нам не принадлежит. Она принадлежит нашим пациентам, которым мы помогаем.
– Ежедневно Донецк обстреливают, гибнут люди, много раненных. Почему вы остаетесь в городе? Вам не страшно?
– Почему, когда моему городу плохо, я должен его бросать и уезжать? Если я и другие уедут, кто здесь останется? Донбасс – это в первую очередь люди, которые здесь живут. Это учителя, врачи, коммунальщики. Именно коммунальщики первыми после обстрела выходят на улицы и начинают убирать. Вы можете себе представить? Полчаса назад закончилась бомбежка, а люди, как ни в чем не бывало, продолжают делать свою работу. Делать для нас город красивым. Банально, но ради людей я остался и, вероятнее всего, никогда в жизни не уеду.
– Сегодня я ассистировал. У пациента минно-взрывная травма, не хватает кости в руке. Поэтому сначала мы пришили конечность к животу, в кость вставили так называемый цемент, подождали, пока на него нарастут мягкие ткани и сегодня пересадили ему кость из ноги в руку.
– Мы наблюдали за ходом операции. Такое ощущение, что вы – врачи друг друга понимаете без слов. Как прийти к этому уровню командной работы?
– Врач – никто без своей команды. Санитарки, медсестры, анестезиологи и многие другие. Мы работаем как единый механизм, как часы. Обидно, что недооценивают анестезиологов, хотя именно они спасают жизни. Если у пациента остановка сердца, он первым начинает его запускать. В больнице, где нет анестезиологов, ни один хирург работать не сможет. Вот вы пришли брать интервью у Сережи, который спасает конечности, но на самом деле я не один пришиваю руку, участвует множество медиков.
.png)
– Поразительно, насколько в медицине все взаимосвязано. Мы знаем, что вы беретесь за очень серьезные ранения. В феврале вы по частям собрали руку дончанке после обстрела в Петровском районе. Какую операцию вы не забудете никогда?
– Все операции значимые. Но из последних, был пациент, которого ранило на производстве. Прилетел снаряд, и мужчине полностью оторвало руку, она висела практически на коже. Этому пациенту мы выполнили стабилизацию аппаратом внешней фиксации, зафиксировали кости, чтобы они были сопоставлены и начали срастаться, пока мы проводим лечение.
– Как долго длилась такая операция?
– Любая органосохраняющая операция длится от четырех часов и до 30. Все зависит от сложностей, технических возможностей, состояния пациента.
– Вы такие операции уже делаете на автомате?
– Не совсем. Когда происходят огнестрельные, минно-взрывные ранения, осколок, пролетая сквозь тело вырывает все вокруг. Тогда для восстановления нужно проявить творчество. Врачам нужно сделать все, для того чтобы не нарушились функции организма. Иногда, мы одну артерию переключаем в другую, смотрим, как это все в обход пойдет в кровоток. Вариантов развития событий много. Бывает, сшили, сделали все хорошо, а рука не питается, не гнется. Тогда переделываем, ищем причину. У меня бывали ситуации, когда мы пять раз перешивали артерию.
.png)
– А на выезде работаете? В горячих точках?
– Я врач гражданский, но по долгу службы оказываю помощь не только раненым гражданским, но и раненым военнослужащим, как и любой другой врач. Но помимо травматологического центра, работаю в санавиации: выезжаю по республике в места, где нет травматолога. Таких больниц очень много.
– Считается, военные врачи умеют работать в любых условиях, используют то, что есть под рукой. Приходилось оперировать в полевых условиях? Как это было?
– В наших реалиях бывает и такое. Когда мы выезжаем в отдаленные города и поселки, там зачастую нет ничего для помощи травматологическому пациенту. Все, что мы с собой взяли, то и используем. Зачастую этого не хватает. Тут приходится фантазировать, делать все, чтобы жизнь спасти.
– Война делит людей на своих и чужих. Приходилось оказывать помощь украинским солдатам?
– Да. С самого начала СВО в травматологию привозили и военнопленных. У нас целое отделение для них было выделено.
– Клятва Гиппократа обязывает, но, когда вы понимаете, что, возможно, из-за этого человека гибнут мирные люди, какие чувства у вас возникают?
– Я могу прийти домой и рассказать, какой он плохой человек, как я его ненавижу, но в тот момент, когда человек в беспомощном состоянии лежит передо мною, он для меня такой же пациент, как и остальные. Кем бы он ни был, какие бы преступления не совершил. Я понимаю, что возможно, ракета, выпущенная конкретно этим человеком, убила моего какого-то знакомого, но за операционным столом нет места эмоциям.
– Говорят, медики со временем становятся циниками.
– Я всегда переживаю за пациента. Понятно, что когда человек приезжает без руки, а вы ему руку пришиваете, нужно морально быть готовым, что все может пойти не по плану. Но для меня важен каждый мой пациент.
.png)
– В работе хирурга есть место волнению?
– Едва переступаешь порог операционного блока, ты должен отбросить все лишнее. Человек на операционном столе абсолютно не виноват, что у тебя проблемы в жизни, болит зуб, или ты поссорился с женой. Человек надеется, что ты пришел его лечить в добром здравии и хорошем настроении, и ты сделаешь все возможное для пациента. Наше время расписано, к сожалению, по минутам, и наша жизнь нам не принадлежит. Она принадлежит нашим пациентам, которым мы помогаем.
– Ежедневно Донецк обстреливают, гибнут люди, много раненных. Почему вы остаетесь в городе? Вам не страшно?
– Почему, когда моему городу плохо, я должен его бросать и уезжать? Если я и другие уедут, кто здесь останется? Донбасс – это в первую очередь люди, которые здесь живут. Это учителя, врачи, коммунальщики. Именно коммунальщики первыми после обстрела выходят на улицы и начинают убирать. Вы можете себе представить? Полчаса назад закончилась бомбежка, а люди, как ни в чем не бывало, продолжают делать свою работу. Делать для нас город красивым. Банально, но ради людей я остался и, вероятнее всего, никогда в жизни не уеду.